Итак, продолжим список. Еще три книги, которые оказали влияние на формирование моего мира.

4. Вечера на хуторе близ Диканьки, Николай Гоголь.

Гоголь – один из немногих авторов, книги которого были в нашей домашней библиотеке. У нас были Петербургские повести, которые показались мне очень скучными, и Миргород (в том же сборнике, что и "Вечера"), который тоже не впечатлил. После неудачной попытки прочитать две предыдущих, за третью я взялась исключительно ради картинки на обложке – мультяшный чувак в жупане верхом на черте. Не знаю, кто и что видит в раннем Гоголе, может кто – фольклорные пласты, украинский вопрос или даже сатиру, я увидела в «Вечерах» простой и качественный ужастик.

Была середина восьмидесятых, книг и фильмов ужасов было совсем не много, если не сказать – не было вообще. С непривычки и по юному возрасту (меня, не автора), – Гоголь впечатлил необычайно.

Помню, читаю вечером, уже фактически ночью. Теплая летняя темень за окном, а окно открыто – только тюлевая занавеска покачивается в такт легкому шепоту ветра. Папа на работе, на сутках (он работал на скорой), сестра уже замужем и живет с семьей в другой городе, первую мачеху (мою замечательную, добрую и милую Аню) папа как раз в очередной раз выгнал. И вот, когда заснул на страницах парубок сном молодым и крепким, а панночка-ведьма обернулась кошкой, и пошла, стуча железными когтями по полу хаты, душить незадачливого добродушного героя, именно в этот момент моя мелкая шкодливая кошка Ката прыгнула с подвального козырька на подоконник.

Окно, напомню, было открыто. У нас в старом доме были большие окна, открывались полностью. Ну что еще сказать… В ту ночь я решила выпить успокаивающее. Это был первый и пока единственный раз в жизни, когда я пила седативное средство. Да, я знаю, я почти уникальна по нынешним временам. Заснуть я не могла, или мне так показалось, а утром надо было вставать в школу. Я не помню, что я нашла, кажется нозепам. Помню, что маленькая зелененькая таблеточка. Я ее слопала, уснула и... не смогла проснуться по будильнику. А когда проснулась, не смогла встать, и снова уснула, а потом опять… Короче говоря, это был ужас, причем от одной таблеточки. С тех пор у меня предубеждение против успокаивающих и вообще лекарственных препаратов воздействующих на голову, зато большое уважение к воздействующей силе слова печатного.

 

5. Альгамбра Вашингтон Ирвинг. Это тоже была книга из нашей библиотеки. Откуда взялась – понятия не имею. Хорошее издание – блестящая коричневая обложка, тонкие страницы, но с интересным, необычным шрифтом – мелкие завитушки сверху. Картинки – дворцы, фонтаны, красавица в башне - черно-белые, что придавало им таинственности и шарма.

Я  читала эту книгу лет в 12, и сначала запуталась, не поняла, что за жанр – то ли детские сказки, то ли реалистическая история путешественника. Восточные истории, полные страстей и жаркой неги, смутно будоражили воображение, потом возмущали деспотизмом и жестокостью героев, и, наконец, убаюкивали длинными и сложными описаниями архитектуры и музейных реликвий.

Я прочитала сначала главы со сказками, потом – путевые заметки, потом перечитала все вместе. Эта книга досталась мне для того, чтобы я поняла, что история – это не только легенды и мифы, рыцари  и придуманные романистами перипетии сюжетов по мотивам летописей и воспоминаний, это еще и камни. Да, да, именно. И каждый камень – он помнит. Представляете, где-нибудь в германском городке, где остались развалины (не новодел, настоящие, я видела такие близ Штутгарта) замка возрастом веков в пять… На них столько памяти, и столько, может быть, крови, что руку приложишь - а она горит… И предметы – помнят, любой подсвечник из имения Воронцовых такого мог бы рассказать, что волосы дыбом. Но камни – особенно, есть в них что-то такое – важное, какая-то специальная память.
Кстати, с «Альгамбры» я полюбила жанр путевых заметок и до сих пор с удовольствием читаю страноведческие тексты.

 

6. Доктор Паскаль, Эмиль Золя. Вот опять же – кто что видит за буквами и строчками. Может быть, кто-то увидел в этой книге окончание семейной саги, а другой – трагедию ученого, а еще кто-то – лучший образец критического реализма в зарубежной литературе. Не знаю, не знаю… Как по мне, то «Доктор Паскаль» одно из самых эротических произведений, которое я когда-либо читала. Я вас уверяю, для работы нежного целомудренного воображения, воспаленного гормональным взрывом, это круче «Каникул в Калифорнии» (бессмертная порно брошюра времен студенческой юности, начала девяностых).

«Доктора» я взяла почитать у бабулиных квартирантов. Дом бабушки был поделен на две половины, с общей верандой – слева всегда были жильцы. В разное время там жили разные люди, и я напрочь не помню, кто жил именно тогда, когда на полках в небольшой шкафу с застеклёнными дверцами я нашла ее. «Макулатурное» издание, не разлепленные после типографии страницы, нервические рисунки – тонкими витыми линиями. Герой – глубокий старик за сорок, героиня – молода и стройна как свежая газель по весне. Семейные перипетии, тайный стыд, всепоглощающая страсть. «Доктор Паскаль» вырубил меня на неделю.

Скажу честно, сейчас я уже не помню, что там такое было, но могу предположить, что ничего чрезмерно неприличного. Дело было не в Золя, дело было во мне. История последней любви престарелого (действительно! Ему ж за сорок!) ученого помнится мне как сгусток довольно откровенных эротических сцен, приправленных чистой физиологией. Кроме неожиданного открытия, что некоторые люди после тридцати пяти лет продолжают заниматься сексом, меня ошеломило поведение главного героя, а именно то, насколько сильно и полностью он отдался чувствам. Никакого контроля! Пожилой человек, хорошо образованный, имевший много «отношений» за спиной, он совершенно терял рассудок, когда видел эту девку. Нет, я ничего не имела против, хотя разница в возрасте сильно смущала, но нельзя же так вот, все – в топку. И ведь не столько о любви речь шла, хотя и о ней тоже, а именно об интимной близости! Уже больной, совсем никакущий, можно сказать, на смертном одре он грезил – о чем? Об этом самом!

Книга раздражала меня, я думала о ней, потом шла днем к квартирантам, пока они были на работе, и перечитывала самые откровенные главы. Опять сердилась, возмущалась, и через несколько дней – опять шла перечитывать.

Удивительным автором оказался Эмиль Золя, не оставил, что называется равнодушной. Через несколько лет мне попался «Жерминаль», и я в тайном предвкушении нового потрясения набросилась на текст… Увы. Все было скучно. Толпы смурных рабочих брели на фабрику, капитализм показал свой звериный оскал, натуралистические описания тяжелой жизни ни шли ни в какое сравнение с чувственными страданиями сладострастного старика….