фото 2015 года

 

Этот ноябрь начался как обычно и не предвещал ничего сногсшибательного в нашей жизни. Хотя нет - он был необычайно тёплым. Природа как будто давала реванш трусливым жителям окрестностей Вашингтона, которые чуть было не лишились удовольствия насладиться золотой осенью и бабьим летом из-за одного маньяка, вконец спятившего и решившего пострелять людей в пригороде. По этому поводу школы держали детишек внутри, но как только снайпер был пойман, галдящая детвора вывалила на детские площадки перед школами, как стая разноцветных птичек. Солнышко припекало, деревья потихоньку роняли листву, стояла осень. Экономика делала попытки подняться и ей это даже частично удавалось. Короче - обычная жизнь с обычными хлопотами била ключом. Радиостанции предупреждали американцев, что то ли ещё будет, и в какой-то момент я поняла, что верить экономистам можно примерно так же, как и астрологам: тоже люди, тоже кушать хотят. Ну и ладно. На работе всё было как обычно: заседания, программы, разговоры обо всём в обеденные перерывы. Горький кофе уже не разгонял скуку, а наоборот - подружился с ней, как огородное пугало дружится с воронами, которых должно было бы пугать. И вот получаю по электронной почте (или и-мейлу или в просторечьи - "по мылу" ) от Саши Грайновского, который держит русскоязычную публику "вашингтонщины" (выражение из юмористической печати) в курсе культурной жизни, письмо с заголовком: "Вот это ноябрь: у нас в гостях Долина, Рубина, Шаов." А внутри мелко: "Извините, что о Долиной сообщаю не заранее - она у нас сюрпризом в эту пятницу". "Вот так сюрприз", - думаю и решаю по возможности не пропустить никого. Pезервирую два места у Германа с Леной, которые всегда гостеприимно предоставляют свой дом в качестве концертного зала "заезжим трубадурам" (это уже из Рубиной) и ... с нетерпением ожидаю пятницы, чтобы встретиться с Вероникой Аркадьевной в третий раз в своей жизни. Очень хорошо она придумала, решив устроить нам такой сюрприз, просто замечательно!


В доме у Лены и Германа помещается человек пятьдесят довольно комфортно и ещё остаётся место для сцены. За пультами и микрофонами всегда восседает любитель Миша, химик из Москвы. "Ба, знакомые всё лица!" А те, что незнакомы, будут знакомыми в следующий раз, это точно.
Мы положили в традиционную шляпу по пятнадцать долларов с носа и расставили наши складные стульчики поближе к импровизированной сцене. Прошло минут пять, но Вероники ещё не было. Xозяйка дома получала звонки от застрявших в пробках потенциальных слушателей.
- Можете подождать?
- Пока не начали. Сколько вам надо, чтобы добраться?
- Двадцать минут.
- Хорошо, торопитесь, если можете.
Коль встанет какое-нибудь скоростное шоссе, то это уже надолго. И кто придумал эти пробки?! Алика мы пристроили на вечер к друзьям, которые живут в пяти минутах от "концертного дома". По дороге он ещё сомневался: поехать ли к другу Даньке или же к кролику, живущему в бейсменте у Лены и Германа. После недолгих размышлений сын пришёл к выводу, что всё же лучше поехать к Даньке: "Кролик от меня всё время убегает, а Данька нет!" - аргументировал он свой выбор. Нам такое решение тоже пришлось по душе.

На кухонном столе в доме, поджидавшем московскую гостью, стояли изящные подсвечники обвитые гирляндами из осенних листьев, уютно горели свечи. Постепенно подходили зрители, расставляли принесённые с собой стулья, рассаживались. Всё таки у меня ужасная память на лица, вернее беспамятство: ведь многих я уже встречала в этом доме, но вспоминаю не сразу, на всякий случай здороваюсь со всеми. Вероника приехала со своей подругой, живущей где-то в наших краях. Серый свитер, чёрные лосины, грустные, чуть обиженные глаза взрослого ребёнка. Я была на её концерте с дядей лет пятнадцать назад (или около того). Мы сидели далеко, я запомнила только, что она долго объясняла публике, что её не надо путать с эстрадной певицей Ларисой Долиной, которую я и не знала. Песни о женской доле меня тогда мало трогали, а вот детские песенки понравились. Я даже книжку купила. Было там стихотворение:

"Ах, какой он странный - лапки, носик, ушки.
Я сегодня манной каши не докушал.
И со мною странный случай приключился:
медвежонок манный из комков слепился.

Он немножко странный - глазки из смородин.
Hо зато на прочих не похож уродин.
А чтоб был заметен труд мой не напрасный,
из брусники красной язычок прекрасный.

Я сказал верзиле, дяде в магазине:
"Сколько бы медведей вам не привозили,
нет у вас такого - он ведь бесподобен,
он еще удобен тем, что он съедобен".

Дядя удивился, но спросил упорно:
-Почему твой мишка белый, а не черный?
-А что он иностранный, - я ответил гордо,
Он из каши манной, и спина, и морда.

Дядя был неглупый, это и тревожит:
он сказал, что взрослый так слепить не может.
А почему не может - никто не отгадает,
Просто каждый взрослый кашу доедает".


Симпатичное такoe стихотворение, доброе и детское. А ещё она пела нам вот это, написанное ею лет в семнадцать.

"Когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей
От всех, кого любила, всех видов и мастей"

Лет пятнадцать назад я слушала эту "крамолу" с непониманием, хотя дальше слова были очень даже мудрые: о том, что дети бы эти никогда не враждовали, так как были бы непохожи друг на друга, но учили бы друг друга жить так, чтобы всем им было хорошо. Этакая идиллия. К тому времени Вероника Аркадьевна была мамой троих детей, одного мужа, вроде как, инженера, и одной собаки. Это слегка отличалось от фабулы её юношеcкой песни, но лишь количеством детей и мужей, да и ещё животные в ней не упоминались. Но, как говорится, "человек предполагает..."


Однако, вот следующая запомнившаяся мне песня:

"...Никто не знает, что мой дом летает.
В нем орущие дети и плачущий пес..."

Забавные такие строки: типа женщину всё бытом, да бытом, а она вот она взлетела, да не одна, а со всем своим домом, орущими детьми и псом. Ничего себе воображеньице. Такое только поискать надо.

"Душа запомнила - зима былa,
Душа, как замок, - под замком.
Я, молодая, как сомнамбула
Тащила саночки с сынком. "

Вероника, казалось, ничуть не изменилась, правда, тогда я видела её издалека, а сейчас - вблизи. Теперь-то oна была "сомнамбулой", потому что прилетела всего день назад из Москвы и ещё не перестроилась на наш часовой пояс. Я должна была во что бы то ни стало поговорить с ней и вручить ей подарок от моих друзей по интернету - распечатку сo стихами. Первым красовалось посвящение Веронике от Миши Этельзона из Нью-Йорка. Когда он узнал, что к нам приезжает Долина, а к ним - нет, он был уже готов приехать на концерт в Вашингтон, и только зубная боль и назначенная очередь к врачу остановила его от этого шага. Кстати, очень зря: по дороге от врача он заснул за рулём и здорово разбил машину, сам чудесным образом оставшись без единой царапины. Миша очень любит слушать вот эту песню Вероники:

А хочешь, я выучусь шить?
А может, и вышивать?
А хочешь, я выучусь жить,
И будем жить-поживать?

Уедем отсюда прочь,
Оставим здесь свою тень.
И ночь, у нас будет ночь,
И день у нас будет день!

Ты будешь ходить в лес
С ловушками и ружьем.
О, как же весело здесь,
Как славно мы заживем!

Я скоро выучусь прясть,
Чесать и сматывать шерсть.
А детей у нас будет пять,
А, может быть, даже шесть...

И будет трава расти,
И в доме -топиться печь.
И, Господи мне прости,
Я, может быть, брошу петь.

И будем как люди жить,
Добра себе наживать.
Ну хочешь, я выучусь шить?
А может, и вышивать...

Пока поджидали публику Веронику обступили со всех сторон. Я стояла поблизости, слушала, о чём разговаривают с ней почитатели. "Как Москва?" "Как жизнь?" "Норд-Ост"... Вероника отвечала каждому. B жизни она была совершенно такой же, как и на сцене: уставшей мудрой женщиной, только здесь ещё прибавлялись нотки чего-то материнского и даже грациозного: поэтесса терпеливо выслушивала каждого, кто пытался пробиться к её "я", отвечала как мама, моющая посуду, на вопрос ребёнка отчего светит солнце: "Так природа устроена, милый." Интересно, как человек, который находится в полусонном состоянии уже совершенно не заботится о том, как он выглядит в глазах окружающих, становится таким беззащитным самим собой. "Cама собой" Вероника - очень даже уютный, тёплый человек. Норд-Ост? Да, она была дома, звонили, она знала, что происходит, следила за всем много часов, легла спать - проснулась - по телевизору "Лебединое озеро". "Началось," - подумала. Вопрос задал приятный мужчина с улыбающимися глазами: "А детей у вас трое?" Видно было, что Вероника хочет подтвердить, но вместо этого сообщает: "Да нет, их теперь у меня как бы четверо, да". Младший сынишка в этом году пошёл в школу. Потом мне рассказали, что один режиссёр влюбился в Веронику во время гастролей, оставил семью, долго добивался её расположения... Как бы то ни было, а эта женщина нравится многим мужчинам. Вот что написал ей Миша Этельзон из Нью-Йорка:

ВЕРОНИКЕ ДОЛИНОЙ

Я прикрою Цветаевой книгу,
Все дела отложу на потом,
Мне сегодня поёт Вероника,
Полушёпотом и о простом.

Тихий голос пощады попросит,
Душу тронет гитарный аккорд,
Вероника меня переносит
К небесам, где она и живёт.

В сотый раз в эти строки я вникну
Как когда-то лет двадцать назад,
Я впервые узнал Веронику,
Не умевшую шить-вышивать.

Оторвусь от Цветаевской строчки,
Но о том же она допоёт,
А кассета..., как круг порочный,
Всё играет..., и жизнь идёт.

Замираю, от звуков я млею,
Разрываюсь на тихих словах,
Меж писавшей - уже под землёю,-
И поющей ещё - в небесах.

Вероника поёт и не знает,
Что за силу несёт этот звук,
Вам в далёком Нью-Йорке внимает,
Никогда Вам не ведомый друг.

Вы конечно уже всё забыли:
Этот маленький Бруклинский зал-
В зале плакали или молились,
Когда голос с небес отзвучал.

P.S. Мы с любимой молчим о многом,
А общаемся Вашим слогом:
У меня на лице морщинки,-
У неё на глазах грустинки...
Вот и слушаем как играете.
Всё поёте?.........
Не вышиваете?

Мы познакомились с Михаилом по интернету. Он пишет стихи, и этот тоже был среди его творений на сайте. "Распечатай его, пожалуйста, и передай Веронике", - попросил он. Но когда я уже распечатала, Миша позвонил мне и попросил: "Пожалуйста, распечатай ещё раз - я там кое-что поменял." Ему было очень важно, чтобы Вероника получила послание в самом лучшем виде. "Посмотри, так лучше? Может, надо что-то ещё исправить, дописать? Всё ли понятно?" - допытывался он по телефону. Я подошла к Веронике Аркадьевне, когда она, оставшись одна, присела возле камина на диван. "У меня есть для Вас сувенир", - сказала я. - "Мой друг не смог приехать на Ваш концерт, и он передал Вам это," - продолжила я, протягивая ей папочку со стихами и настоящий американский сувенир - "lucky penny" в рамочке. Вероника изучила пенни, который, судя по описанию, просто обязан приносить счастье, прочитала стихотворение и улыбнулась. Hе верю, чтобы ей было неприятно читать. Разве можно посетовать, что "люблю" в твой адрес от совершенно незнакомого человека прозвучало не так нежно, как должно быть. Спасибо, Миша, ты "улыбнул" эту грустную женщину.

Раздался телефонный звонок. Хозяйка дома, Лена, взяла трубку: "Застряли в пробке? Понятно. Откуда едете? Из Балтимора? Сколько вас? Два минивена? Шестнадцать? Сколько вас подождать? Сорок минут? Я спрошу у Вероники Аркадьевны." Эти шестнадцать человек так никогда и не доехали до концерта. Хорошо, что мы подождали их всего десять минут.

Почитала несколько интервью с Вероникой Аркадьевной в интернете. Корреспонденты пишут, что обычно люди искусства пытаются огородить себя от быта, мешающего им творить. Вероника же - ничуть, наоборот - он органично прорастает через всё её творчество, она не скрывает того, что она - мать, женщина, моющая посуду, стоящая у плиты, тянущая свою лямку быта на хрупких плечах. "Штампы - это непристойное, унизительное явление. Эти штампы сообщают нам: ребенок - обуза, муж - тюфяк, домашнее хозяйство - карцер и так далее. И я борюсь с очень многими штампами", - говорит об этом Долина. "Я обожаю хозяйство, обожаю кухню... Видит Бог, у меня четверо детей, так вот моей стиральной машине два года. И знаете - ногти у меня не ломаются. Как и вся я..." - делится поэтесса.

Зрители устроились поудобнее в импровизированном зрительном зале, где нет никаких барьеров и загородок, возвышений и лестниц. Всё таки есть какая-то особая атмосфера в домашних концертах. Вероника подходит к микрофону, усаживается на стул и спрашивает зал: "Ну, как вы?" "Мы - ничегo. А вы?" - отвечают ей. "Я тоже ничего",- говорит чуть обиженно. Она много пишет сейчас и не перестаёт удивляться волшебности мира. Её младшему сыну семь лет, а внуку - пять месяцев, его уже можно потискать, и это - волшебно. "Спойте нам вот это, и это",- просят из зала. Задумавшись на минуту, Вероника выбирает, что она споёт. Её программа называется "Cе ля ви", так что и мы должны понимать - если что-то не услышим из желаемого - "се ля ви", но есть диски, кассеты. Но не смотря на волшебность происходящего, почему-то грустно от песен Вероники. "Почему Вы не переезжаете оттуда сюда или куда-нибудь?" - задают ей вопрос. "Ну, это очень интимная тема", - отвечает. Вот так. Два отделения предельной искренности, расходимся с чем-то тёплым-тёплым на душе, память вернула в "безоблачное" облачное прошлое, где невидимое солнце коммунизма светило где-то впереди, где всё было за очень близкими горами. Интересно, как живут там люди сейчас, во что верят и веруют, о чём заботятся, над чем задумываются? Издалека не разберёшь.

"Вероника Долина - артист камерный, создатель простой "комнатной" манеры, обладатель собственного "матового" тембра; в Польше говорят просто: "она поет поэзию". Oнa родилась (1956) и живет в Москве. Окончила Московский государственный педагогический институт им. В.И.Ленина (1979). Поэт. Песни пишет с 1971 г. на свои стихи. "Мой слушатель - мое доверенное лицо. Годы идут, я улучшаюсь, стихи все крепче, голос увереннее. В последнее время я побывала в Свердловске-Екатеринбурге (через 15 лет), в Тагиле (впервые). Меня принимали так тепло, так искренне, что я готова была восклицать от восторга и благодарности. Я же не попсовая, я не могу обклеить весь город афишами или повесить транспарант полоскаться поперек проспекта. Мне это и не нужно. Я приезжаю и тихо отправляюсь в свою гостиницу. Хотя все "висят", а я - нет, люди приходят, и мы понимаем друг друга"", - сказала Вероника в одном интервью. А нам она поведала, что сейчас, конечно, не то, что было раньше - концертные залы с сотнями слушателей остались в прошлом, но то, что было, всё же было, и это приятно.
После концерта мы взяли у друзей кассету со старыми песнями Вероники. Она пела нам всю дорогу, а дома Aлька, лукаво глядя на меня, пропел: "Никто не знаaaaет, что мой дом летаaaaет." Наверное, зря он не поехал "к кролику" на концерт.

МОЙ ДОМ ЛЕТАЕТ

Мне что-то стало трудно дышать.
Что-то со мною нужно решать.
То ли это болезнь суеты,
То ли это боязнь высоты.
О друзья мои, дышащие легко!
Почему вы все время так далеко?
Если мог чей-то дом над землей парить,
Почему моему это не повторить?

Никто не знает, что мой дом летает.
В нем орущие дети и плачущий пес.
Никто не знает, что мой дом летает...
О только бы ветер далеко не унес!

Значительно легче стало дышать.
Вот и все, что нужно было решать.
А все-таки чем-то таким грешу,
Что не поддается карандашу.
О друзья мои, дышащие легко!
Почему вы опять от меня далеко!
Даже здесь, в этой области неземной,
Вы опять не рядом со мной!

Никто не знает, что мой дом летает.
В нем орущие дети и плачущий пес.
Никто не знает, что мой дом летает...
О только бы ветер далеко не унес!

Вот так я пела, а ты кивал.
А ветер нас относил в океан.
Но, как бы ты ни был самолюбив, -
Я не из породы самоубийц.
О друзья мои, дышащие легко!
Вы опять далеко...
Даже если отважусь я на прыжок -
Кто постелет внизу лужок?

Никто не знает, что мой дом летает.
В нем орущие дети и плачущий пес.
Никто не знает, что мой дом летает...
О только бы ветер, ветер... ветер... ветер...

 

November, 2002