Много лет назад я проработала в английской версии делового журнала. Руководила ею моя хорошая подруга (и больше спасибо, что она меня тогда взяла), а в непосредственных коллегах было три экспата – англоговорящие молодые люди из штатов и Англии. Там, собственно, я понемногу начала учить английский (даже была такая опция – контора оплатила курсы в English First), научилась работать на маках, в кварке и немного с картинками, научилась проверять пленки (да-да, это было давно, делали пленки и отправляли их в Финляндию поездом на печать). Английская версия была почти полностью переводной с русской, поэтому мы шли всегда "вторым эшелоном".
Ответсек русской был брутален, остроумно матерился и в дедлайн (сдача номера, в ежемесячном издании ближе к 20 числу и всегда переработки, бывало и до полвторого ночи) у него была водка. Нет-нет, я вовсе не о том, что вы подумали, я с ним водку почти не пила. Мы пили сухое шампанское сами, в своей английской версии. Но, тем не менее, веселый матерок брутального ответсека несколько снижал градус общего остервенения к концу сдачи номера.
Так вот, редакторами у нас работали экспаты – совершенно милые люди.
Они были такие же, как мы, но чуть-чуть другие. Они поехали работать в непонятную Россию, они знали (на разном уровне) русский язык, практически у всех были русские бой и гел-френды.
Помню Морису – полноватую молодую американку, которая, появившись на работе в тридцатиградусный мороз в утлом пальтишке, и возмущенно говорила:
- Льена! Я одьела шапкю, а мне холодно! Я одьела еще одну! Лена, на мне две шапки.
И, правда, выглядит по-дурацки, то, что в двух шапках, видно невооруженным глазом.
- Мориса, - говорю, - так это... зима.
- Льена! Это не объяснение!
Действительно! Зима в Лос-Анджелесе, откуда Мориса была родом, тоже имелась, но, смею предположить, шапки там вообще никто никогда не носил.
Русский они совершенствовали по ходу. Подходит ко мне Мориса, помнится, а я стою в очереди в буфете.
- Льена. Сегодня я узнала новое слово.
- Какое, Мориса?
- Прошмандовка.
Очередь поворачивается, улыбается.
Мориса, бросив на коллег слегка высокомерный взгляд:
- Тепьерь я знаю, кого из моих знакомых я могу так называть.
***
Потом у нас работала девочка Миша. Девочка Миша была худенькой милой индусской, родившейся в Лондоне.
- Когда я приехала по обмену жить в семью, мне не верили, что я – это я, - говорила она. – Мне сказали, а где наш мальчик? Но потом все-таки дали... это... как это... тапки. Да, сказали – вот тебе тапки, если ты наш Миша.
***
Долго у нас проработал Джек. Типичный такой англичанин, как мы их себе представляем. Я так и вижу, как он ест овсянку и говорит невозмутимо «Темза, сэр».
У Джека в гостях я в первый раз попробовала виски. Он их вообще коллекционировал и рассказывал нам о том, что такое виски вообще, какой бывает и как его надо пить.
***
Терри – очень интеллигентный, добрый американец, невысокого роста, худощавый, в очках. У него был прекрасный русский и хорошая девушка Юля, ставшая впоследствии его женой.
- Представляешь, он не знал, какая разница между словами «сопли» и «козявки», - возмущалась Юля, - у них даже нет отдельных слов, обозначающих эти понятия!
Мы, как могли, обогащали лексикон Терри.
- Я знаю, какое любимое у Лены слово, - тихо говорил он и улыбался. – У Лены любимое слово «жепа».
***
Помню милую скромная англичанку Рейчел, которая неделями питалась одними бананами и сокрушалась очень по-женски:
- У меня такая типическая фигура. Называется английская груша. Я мало ем, Льена, очень мало, а все равно я - английская груша.
***
Английскую версию зажимали!
Верстали после русской, мотивируя тем, что текст заливать все равно в русский макет. А макет этот, после заливки, всегда приходилось переделывать, потому что английский язык он существенно короче, ежели переводить.
Я научилась немного верстать, по крайней мере, адаптировать макеты. И художник, курировавший наряду с русской английскую версию, проверяя верстку, сказал дивную фразу:
- Леночка, к сожалению, я не вижу здесь проблемы.
В сдачу номера мы сидели по ночам, но ругались и грозились, что это в последний раз. А ответсек русской версии, весь такой бородатый, как вышедший на большую дорогу с бодунища древний русич, наливал водки, подвигал мне рюмку и говорил грустно:
- Всех убью, один останусь.
Тогда только вышли книги Успенского, и это были чуть ли не единственные фентези которые я прочитала в своей жизни.
В мои обязанности, наряду с прочим, входило внесение корректорской правки в английскую версию. На кварке стоял спел-чек. Помнится я прогнала, не заметив, по всему политическому тексту pubiс вместо public , спел-чек пропустил. Заметил Кевин - молодой светловолосый американец, хороший человек и талантливый автор. Знаете в чм разница между этими словами? public - значит публичный, pubiс - лобковый. Ничего так опечаточка, Кевин повеселился.
В тот год я защитила диплом на кафедре тырпыра. Кто знает, что за кафедра? Нет, ну конечно, кто учился на журфаке, все знают. Защитилась на отлично и совершенно обалдела от этого. Студенткой я была очень посредственной. Отчасти потому, что некому было гонять драным полотенцем за лень и глупости, отчасти потому что со второго курса пришлось обеспечивать свое прожитие. Но за диплом у меня пятерка. Причем, я его сама написала, примерно дней за десять.
Через несколько лет английскую версию закрыли. Подруга ушла работать в солидную рейтинговую контору, я - в декрет по уходу за ребенком. Экспаты наши ушли в другие издания, многие вернулись домой. Где-то на Вашингтонщине живут Терри и Юля, найтит бы. Терренс Грехем, не знаете? Если встретите передавайте привет от Лены из английской версии, и скажите, что любимое слово-паразит за пятнадцать лет у меня не изменилось.